Насколько было бы проще жить в мире, в котором существовали бы только две точки зрения и только одна перспектива. В таком мире было бы намного легче определить, где добро, а где зло, кто прав, а кто виноват – ведь выбирать нужно всего из двух позиций, так что вероятность сразу принять правильное решение составляет 50%. А если вдруг ошибся – тоже не беда. Всегда можно сменить позицию на прямо противоположную – и вуаля! Но, к огромному сожалению, (или облегчению – кому что ближе) в нашем «лучшем из миров» невозможно описать проблему, рассматривая ее с помощью лишь одного инструмента – того же бинокля, например, заглядывая попеременно то в окуляр, то в объектив. В текущей реальности инструментов нужно гораздо больше, соответственно, и количество точек зрения тоже сильно возрастает. «Звездное небо наблюдают в телескоп; женский профиль – простым глазом; насекомое – в лупу; каплю воды – в микроскоп», – для всякой проблемы нужен свой подход, говорил Лев Гумилев. К ситуации с Крымом и крымчанами этот тезис подходит как нельзя лучше.
Но вначале – немного, как всегда, непростой истории. Традиционный польский взгляд на события Второй мировой войны был прост и линеен, признавая существование лишь двух точек зрения. По одну сторону находились агрессоры, нацисты, немцы, преступники, по другую – защитники, демократы, поляки (в гражданском, не этническом смысле), жертвы. Немецкий пункт наблюдения был с «другой стороны бинокля», в него были видны масштабные военные кампании и победы. Поляки смотрели в окуляр и видели героизм отдельного солдата и трагедию конкретной жертвы. В этой дихотомии добро и зло были давным-давно определены и обозначены, а потому легко распознавались потомками.
Но на самом деле эта картинка дала трещину сразу же после войны. Первые удары по линейному восприятию были нанесены при изучении ужасов нацистских концлагерей. И до сегодня в обыденном представлении «фабрика смерти», подобная Аушвицу, является местом, где добро и зло, правда и ложь четко разграничены. С одной стороны – бесчеловечные эсэсовцы, воплощение ада на земле, с другой – жертвы-праведники, чья мучительная кончина искупила все их возможные грехи. Популярные воодушевляющие истории о Януше Корчаке, не оставившем своих воспитанников перед дверью газовой камеры, и отце Максимилиане Кольбе, шагнувшем на смерть вместо сокамерника, поддерживают в нас такую иллюзию.
Внезапно мир осознал, что число психопатов в рядах СС было не так уж и велико, а «работники» концлагерей вовсе не были поголовно маньяками, садистами и антисемитами
Но в 1946 году в Польше выходит одна из самых пронзительных и страшных книг о концлагерях – «А у нас в Аушвице» Тадеуша Боровского. По замечанию Дмитрия Быкова, любой читатель «обожжен ею навеки». Из зарисовок участника зондеркоманды мы узнаем, что массовая праведность жертв «фабрики смерти» сильно преувеличена. Что на каждого святого там, как и везде, впрочем, приходилась толпа негодяев. Что лишь один спасал друга ценой собственной жизни, а десятеро были готовы закопать ближнего за возможность протянуть еще один день. Что, как и на свободе, в концлагере была своя иерархия, в которой «верхи» эксплуатировали «низы» вместо объединения усилий против надзирателей. Потом и в Советском Союзе появится «лагерная проза» с обеих сторон колючей проволоки – от Солженицына до Довлатова, и в ней мы увидим ту же картину. В конечном итоге Боровский не выдержал собственной памяти, не смог жить жизнью, украденной, как он считал, у других. У тех, чьи тела собственноручно отправлял в крематорий. В возрасте 28 лет он покончил с собой весьма символическим образом – опустив голову в духовку и открыв газ…
В 1963 году появилась еще одна книга-сенсация – «Банальность зла» Ханны Арендт. Внезапно мир осознал, что число психопатов в рядах СС было не так уж и велико, а «работники» концлагерей вовсе не были поголовно маньяками, садистами и антисемитами. Большинство из них, начиная от Айхмана и заканчивая последним бухгалтером, лишь стремились к карьерному росту и «повиновались приказам, повиновались закону…». Иными словами, множество нацистов относились к уничтожению евреев в газовых камерах и крематориях не как к «ритуальной огненной жертве», «сакральному обряду», а как к банальной работе. Лично мне это кажется гораздо более страшным, потому что идейных «радикальных злодеев» всегда меньше, чем оболваненных пропагандой обывателей. Но на тот момент тезисы Арендт выглядели чем-то вроде богохульства, так что после выхода книги «большинство израильских друзей порвали с ней отношения, а в Израиле бойкотировали более 30 лет».
Последний гвоздь в линейную перспективу был забит относительно недавно в той же Польше. В 2001 году на рынок вышла поистине ошеломляющая книга Яна Гросса «Соседи», в которой описывался инспирированный немцами, но совершенный простыми польскими обывателями еврейский погром в селе Едвабне в июле 1941 года. Погром небывалой жестокости (с сожжениями заживо) и с большим числом жертв (не менее 340). Внезапно оказалось, что позиция защитника не означает автоматической непогрешимости. Выяснилось, что быть жертвой не означает самому не совершать преступлений. Стало очевидно, что реальность гораздо сложнее книжных схем, сложнее и намного трагичнее. В общем, разгорелся колоссальный скандал, но в результате тогдашний президент Александр Квасьневский принес официальные извинения евреям за эту историю. Тема, впрочем, не исчерпана, в прошлом году появилась книга «Места смерти», посвященная другим подобным ситуациям, имевшим место в 1941-1942 годах.
Разница между выехавшими крымчанами и оставшимися на полуострове действительно существует, и она действительно велика
А теперь – к собственно крымским точкам зрения. Итак, разница между выехавшими крымчанами и оставшимися на полуострове действительно существует, и она действительно велика. Проблема лишь в том, что разлом не ограничивается этим уровнем, а пролегает гораздо глубже. Так что пытаться разграничить крымчан лишь по этому признаку – непозволительное упрощение.
Среди выехавших, увы, тоже нет единства. Уж, казалось бы, что может объединять «эмигрантов» больше, чем борьба за права оставшихся? Но вот ведь закавыка – количество мероприятий, посвященных всем крымским политзаключенным – «от Сенцова до Чийгоза» – можно пересчитать по пальцам, и все они носят камерный характер. Куда более громкие уличные акции или кампании в СМИ, к огромному сожалению, дифференцированы. Часть переселенцев проводит пикеты с требованиями отпустить «узников ФСБ», обвиняемых в терроризме, а другая помещает в фокус фигурантов дела о столкновениях под Верховной Радой Крыма 26 февраля 2014 года.
Еще одним фактором, разделившим «экс-крымчан» (по терминологии оккупационных властей), стала «Гражданская блокада» Крыма. Пока на полуостров не пускали только фуры с товарами, подавляющее большинство переселенцев (да и «материковых» украинцев) инициаторов блокады поддерживало. Как только дело дошло до прекращения подачи света и ужесточения правил провоза личных вещей – наметилось серьезное расхождение во взглядах. И сегодня, в то время как одна часть ВПЛ приветствует решение Кабмина о прекращении транспортной связи с полуостровом, другая обжалует это решение в суде.
Разделение на «крымскотатарскую» и «славянскую» часть переселенцев было бы неверным
Как будто бы этого было мало, «Азов» выпустил громкую прокламацию против «мусульманской угрозы» во Львове. Вчерашние союзники по блокаде едва не оказались по разные стороны баррикад. И хотя возмутившее многих заявление с сайта исчезло, «осадочек остался».
Еще один камень преткновения, потенциально наибольший, – это административный статус Крыма. Попытка одного из лидеров блокады повесить при въезде на полуостров бигборд «Вас приветствует крымскотатарская автономная республика» закончилась небывалым скандалом в соцсетях, во время которого множество уважаемых людей наговорили друг другу лишнего. А воз и ныне там – и детальному рассмотрению проблемы будущего устройства Крыма надо посвятить отдельную статью.
И даже разделение на «крымскотатарскую» и «славянскую» часть переселенцев было бы неверным. Один благотворительный фонд и одну редакцию возглавляют «славяне», но коммуникация между ними оставляет желать лучшего. Также «эмигрантам» не удалось сохранить организационное единство гуманитарных инициатив. И чем дальше, тем картина будет мозаичнее.
Об оставшихся в Крыму представление у меня не такое четкое, но абсолютно очевидно, что никакого единства во взглядах среди них нет и быть не может
Об оставшихся в Крыму представление у меня не такое четкое, но абсолютно очевидно, что никакого единства во взглядах среди них нет и быть не может. Кто-то готов терпеть временные неудобства ради скорейшего краха России и возвращения полуострова, кто-то, наоборот, теряет лояльность к Украине, кто-то вообще старается об этом не думать. И это лишь среди тех, кто называет аннексию аннексией, а не «восстановлением исторической справедливости». А каков разброс мнений среди «пограничного» населения, среди тех, кто «вообще против политики», остается только догадываться.
Поэтому в завершение – маленький совет. Всякий раз, когда вы захотите написать что-нибудь о мнениях «всех» крымчан или обобщить в духе «крымчане разделяются на две группы», вспомните золотое правило, сформулированное еще в эпоху ФИДО. Оно гласит: «Отучаемся говорить за всех». В условиях, когда часть крымчан невозможно опросить на предмет их мнения, другая часть глубоко прячет свои взгляды, а те, кто живет в «свободном мире», вовсю пользуются свободой слова, следование этому правилу будет как никогда актуальным.
Будьте внимательны с обобщениями, друзья. Не упрощайте.
Сергей Громенко, крымский историк и публицист, сотрудник Украинского института национальной памяти
Взгляды, высказанные в рубрике «Блоги», передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции
