Крымский журналист: Севастополь будет терять интеллектуальный потенциал

В Севастополе местные власти оказывают давление на Екатерину Бубнову, редактора новостного портала «ForPost». Она оказалась в опале у губернатора города Сергея Меняйло за публикацию под названием «Всероссийский дом престарелых – вот правда про инновационное будущее Севастополя». А ранее, в сентябре, неизвестные избили Ирину Остащенко, редактора сайта «Информер» после ряда критических статей против новой севастопольской власти.

Что происходит в Севастополе – об этом в студии Крым.Реалии рассказала крымская журналистка Татьяна Рихтун.

Радио Крым.Реалии/ Конфликт элит: За что воюют местный парламент и губернатор Севастополя?

– Как выглядит общий контур противостояния в Севастополе? Наблюдаем отдельные его проявления. А если попытаться упорядочить этот хаос до состояния смысла?

– Я думаю, как бы мы с вами ни разбирались, это все равно будет напоминать теорию абсурда. Потому что ситуация такая и действующие лица в ней тоже такие. Нужно понимать, что в Крыму и Севастополе происходит то же самое, что и в большой России. То есть средства массовой информации берутся под контроль чиновниками от власти или бизнесом, близким к власти. То же самое здесь произошло. Вернее, оно было уже до аннексии Крыма, то есть Чалый имел свои средства массовой информации

– Чалый – это глава Законодательного собрания севастопольского…

– Да. И «народный мэр», с которого, собственно, и началась аннексия Севастополя и Крыма. Он имел свои средства массовой информации, и они были задействованы в пропагандистской кампании до аннексии. Активно собирались пророссийские силы, активно собирались подписи, и вот «ForPost» и Екатерина Бубнова были впереди этого движения.

– Это комплект медиа, принадлежащих Алексею Чалому.

– Совершенно верно. Когда после аннексии появился губернатор назначенный... А было понятно, что аннексия была совершена для того, чтобы здесь появилась военная база – поэтому военный губернатор-адмирал.

– Сергей Меняйло.

– Да. Он стал главным человеком в городе. И Чалый, выполнивший, собственно говоря, свою роль, которую ему уготовила ФСБ, задевая за крючки его бизнеса, – понятно, что он отошел на второй план и главным стал Меняйло. Меняйло тоже начал с того, что создал себе информационную, скажем так, «подложку» для своей деятельности. Он взял под контроль государственное телевидение, которое когда-то было Севастопольским государственным телевидением Украины, и интернет-издание «Информер», после того, как там уже не работала Ирина Остащенко. И вот это противостояние в городе между двумя фигурами законодательной и исполнительной власти видно и на информационном поле. Те СМИ, которые работают на Чалого или на Меняйло, защищают их интересы. Но, с другой стороны, данный журналист, Ирина Бубнова, которая выступила вдруг с таким мнением о городе…

– И о его перспективах…

– …мне это, честно говоря, очень удивительно. Потому что город таким был уже до аннексии, то есть это была заветная мечта российских пенсионеров – попасть жить на пенсии в Крым. Российские власти строили целые кварталы, в которые заселяли пенсионеров. И украинские пенсионеры тоже не прочь были жить на юге. Поэтому треть населения Севастополя и так были военные пенсионеры, город уже имел эту константу. А сейчас, наверное, она просто усиливается. А с другой стороны, думать, что город получит от России инновационное развитие, когда его нет в самой России – это очень наивно для Екатерины как журналиста. Она уж как пропагандист должна была знать город.

– Очень многие люди в феврале-марте 2014 года, когда приветствовали аннексию, смену флагов и суверенитетов, – они полагали, что, худо-бедно, но Москва будет строить в Крыму, если угодно, военно-морскую потемкинскую деревню. И даже при такой публичной демонстрации собственной способности построить коммунизм на отдельно взятом полуострове – все-таки жизнь будет меняться к лучшему. Что будут какие-то кластеры развития, точки развития. Когда я разговаривал со своими друзьями – у которых пророссийские взгляды, они остались жить на полуострове, – в частных беседах они говорят, что у работающих людей в Крыму (не у пенсионеров, а у тех, кто не является профессиональным иждивенцем), – у них очень высокий уровень фрустрации. Они говорят, что, мол, Россия нам принесла, по большому счету, только флаг, только отсутствие украинского языка и только учебники истории. Отсутствие бюрократии не принесла, отсутствие коррупции не принесла, точки развития, точки роста для какого-то нормального качественного рывка инновационного не принесла. Они, конечно, не говорят об этом с трибун и свои мысли поверяют только тем людям, в которых чувствуют своих пророссийских единомышленников. Но при этом уровень фрустрации, уровень внутренних противоречий у них очень ощущается. И я повторюсь, что это слова моих коллег из Крыма, у которых весьма пророссийские взгляды.

– Когда произошла аннексия, в редакции «Гражданской обороны», в которой я главным редактором была, в основном молодые девушки работали. Они говорят: что теперь будет? И что теперь делать? Я говорю: теперь надо выходить замуж за военного. Другие тут не нужны будут. Абсолютно. Это было точно известно – никакого другого развития для Севастополя не будет. А вот о том, что Вы говорите – пророссийские… Лозунг был какой, вспомните, Павел – умереть в России. Бабушки, пенсионеры, которые шли голосовать на этот референдум, – они ведь не хотели ни инноваций, ничего. Им просто нужно было ностальгически это воплотить. Я помню первые дни. Есть штаб флота в Севастополе, на горе – и туда просто как заколдованные мыши к мышиному королю тянулись отставники, те, кто раньше служил на Черноморском флоте. Это военные пенсионеры, часть из которых шла впереди блокирования частей, который разжигали остальную толпу на митинге. То есть, пенсионеры сыграли очень важную роль. И они, конечно, имеют право обижаться: это их город, они хотят, чтоб он был таким, как им удобно, а не молодым.

– Разумеется. Причем у военных, особенно пенсионеров, самый низкий уровень рефлексии. Потому что они получают от государства определенный прожиточный минимум, их запрос во многом формируется коллективным Дмитрием Киселевым, и они раз за разом, как мантру, повторяют – «если бы не Россия, у нас был бы Донбасс». А на самом деле если б не Крым, то и Донбасса бы не было.

– Я совершенно с Вами согласна. Но, с другой стороны, есть Алексей Чалый, который выступил народным мэром и зажег это все – по команде ФСБ, я в этом уверена стопроцентно, – и он точно знал, что работать в Севастополе очень трудно. Он очень негативно отзывался о севастопольцах несколько лет назад и даже вывел все производство «Таврида Электрик» еще за несколько лет до аннексии. В Севастополе оставалось маленькое производство, плановое какое-то, испытательное. Все остальное было выведено, потому что он был недоволен не Украиной, а именно городом, в котором родился.

– Какой разный бывает пророссийский патриотизм, и какая глубокая пропасть лежит между пророссийским патриотизмом и патриотизмом просоветским. Вот такое наблюдение: когда происходили события февраля-марта 2014-го года между членами команды, которые были публичными лицами так называемой крымской весны – Константинов, Чалый, Аксенов и так далее – была определенная разница. Объясню, что я имею в виду. Вообще все 23 постсоветских года в Крыму львиная доля пророссийских политиков – это те люди, которые монетизировали свою пророссийскость. Которые брали за свою пророссийскость деньги у Москвы, у Кремля, у разных фондов. И по большому счету, это был их способ заработка – этакие «профессиональные русские». И несть им числа. А Чалый в Севастополе выглядел как человек, который не столько монетизировал свою пророссийскость, сколько, по большей части, в нее вкладывал. За свои деньги восстанавливал 35-ю береговую батарею, снимал какую-то серию фильмов «Уроки севастополеведения» и так далее. Я помню, один знакомый мне написал: ты знаешь, это очень характерная история… Аксенов, который еще за полгода-год до аннексии говорил, что наше будущее в Украине и нужно его выстраивать, и Константинов, у которого полный пакет украинских наград, включая заслуги. Они как конъюнктурщики в новой реальности с российскими триколорами чувствуют себя очень хорошо. А более-менее искренний – Чалый, который на митинги не ходил, но в пророссийскую идею вкладывал свои личные деньги, после прихода России чувствует себя значительно хуже, чем, например, Константинов или Аксенов.

– Я Вам сейчас объясню ситуацию: Чалый как был загадкой, так до конца и не открылся. Расследований по этому персонажу немного, поэтому не все знают. Но тут два момента: с одной стороны, Чалый монетизировал свою русскость, потому что та же самая 35-я батарея, которая якобы его вложение бесплатное, – на самом деле все туроператоры Севастополя обязаны были каждый месяц вносить определенную плату. Возили они туда туристов или не возили, они обязаны были платить взнос господину Чалому, вернее его брату, который возглавляет общественную организацию 35-й батареи. И даже когда началась аннексия, на дверях Севастопольской администрации появилось объявление: просим вносить деньги на помощь самообороне, деньги вносить на счет общественной организации господина Чалого.

– Брата.

– Брата, да. Родной брат. Это первое. Второе: Чалый, может быть, не пошел бы на эту роль – народного мэра (знаете, как жертва на заклание, как можно обидеть такого хорошего человека?). О нем мало знали, может, поэтому так и воспринимали. Чалого поймали российские власти на махинациях. Компании Чалого, которые находятся в России, манипулировали с недвижимостью, с покупками, продавали сами себе, потом требовали из бюджета возмещение НДС. Я думаю, что это стало одним из факторов, который заставил согласиться Чалого на роль народного мэра и возглавить это движение в аннексии. Он человек, который не был никогда публичным, и сейчас старается быть непубличным.

– Если вывести в этой формуле Чалого за скобки, то традиция борьбы с искренностью, которая присуща Кремлю, все равно происходит. Вспомните, например, события на Донбассе, когда Кремль стал устранять особенно искренних и уверовавших в идею создания Новороссии, например, Алексея Мозгового, которого российские спецы просто расстреляли, устроили засаду.

– Они неконтролируемые для Кремля, потому что искренний человек может пойти на поступки в силу своей логики, а не в силу логики, предлагаемой властью. Этот элемент тут присутствует, я согласна. Но тут есть еще специфика города: в военном городе все зависит от военного адмирала, даже если он называется губернатором.

– По Вашим ощущениям, в Севастополе очень много искренних людей с пророссийскими настроениями? Сомневаться не приходится, потому что там довольно много военных пенсионеров, которые всю жизнь связали с советским, потом с российским флотом. Этот город способен на внутреннюю фронду? Он способен выйти на какой-нибудь митинг против местного барина, пусть даже под лозунгом – «царь хороший – местный боярин плохой»?

– Это мы уже наблюдаем. Была попытка собрать митинг, 22 тысячи подписей собрали в сентябре для того, чтобы царю донести, какие у него тут баре плохие в Севастополе. Но это не дали провести. Мы видим это на войне Меняйла с движением sevsvalki.net и его руководителем господином Николаевым, когда закрывают его бизнес. Это бизнес, люди более обеспеченные. Есть Союз рабочих Севастополя – Валерий Большаков, который периодически выходит на одиночные пикеты против власти. Это движения, воспитанные уже Украиной, люди, которые привыкли отстаивать свои интересы в силу причин внутренних. Оно есть, может быть, не такое масштабное, потому что это подавляется очень жестко. Большаков, например, несколько дней назад был арестован полицией, за то, что он стоял на остановке, и возле него стояла бутылка из-под алкоголя. Ему сказали, что это он совершил, и таким образом он оказался на 24 часа в полиции.

– Я напомню, что мы начинали беседу с того, что Екатерина Бубнова – севастопольский журналист, редактор новостного портала ForPost – написала статью, в которой сказала: будущее Севастополя – стать всероссийским домом престарелых. Сергей Меняйло написал ей на сайте севастопольской горадминистрации такую гневную отповедь: наши деды и отцы защищали город, Великая Отечественная война, оскорбляет старшее поколение, а, б, в, г, д... 23 года это было главной риторикой Севастополя. Севастополь – это город с оборонным сознанием.

– Да. Когда мы говорим о российском патриотизме, здесь больше местный патриотизм, чем российский. Его идеология такая: «Все равно Крым полуостров, там материк, а мы здесь, а Севастополь вообще – дальняя база у моря» Они ассоциируют себя больше с городом, чем со всей Россией.

– Этот язык чиновничьей отповеди был характерен, я его помню в 2011-2012-е годы: деды воевали, мы отстаиваем духовные скрепы, мы не дадим украинским националистам сломать наш внутренний стержень. Но вот, казалось бы, прошел 2014 год в абсолютно монопольном политическом пространстве, где у вас нету даже ни одной конкурирующей фракции, где все законодательное собрание на 99% состоит из абсолютных единороссов, единороссов до мозга костей, – все равно язык остался прежним (мы тут не позволим, деды воевали, скрепы, никакой критики…)

– Я немного старше Вас, я помню еще точно такую же риторику в 70 – 80-е годы, все так же прикрываются, что деды воевали и это святое, не трогать.

– Чего ждет Севастополь? Вы говорили, что есть запрос у севастопольских пенсионеров – это, условно говоря, на легкость и мягкость повседневного быта. На холодильник. А чего хочет севастопольский не-пенсионер?

– Стопроцентно точно не могу сказать. К сожалению, я давно уже не часть города, но по 30-летнему опыту жизни в этом городе, я думаю, что все равно какое-то движение будет. К сожалению, город будет терять. Не приобретать инновационность, а терять интеллектуальный потенциал. Мне кажется, что это неизбежно, потому что лучшие все равно уезжают. И журналисты уезжают (не уехали, а сейчас уезжают). Уезжает бизнес, кто-то по причинам давления со стороны власти, кто-то по своему выбору. И те пенсионеры, о которых мы говорим (у всех высшее образование, военные) эти люди тоже с довольно высоким интеллектуальным развитием, тоже уйдут со временем – и город ждет просто военная база. Украина 23 года боролась, чтобы это была не база, а город. Помните, как город постепенно превращался в какой-то, действительно, курорт, в котором была летняя жизнь, ночная жизнь, что-то бурлило, менялось население. Сейчас это все нивелируется, это будет военная база по принципу Советского Союза, когда в Балаклаву нельзя было въехать, даже если ты был жителем Севастополя. Определенные зоны недоступны даже для местного населения.

– Кто-то говорил, что конфликт Чалого и Меняйло – это конфликт между опричниной и земством. Меняйло – это опричнина, а Чалый – это земство. На наших глазах военизированный приближенный к государю «опричник» побеждает другого приближенного к государю, тем не менее «земского».

– Я думаю, что это романтическое мнение, а есть еще практическое. Когда говорят: это борьба денег, вот и все.

– Если покопаться, если поскрести любую ситуацию, то рано или поздно мы докопаемся до них. Но где-то рядышком с деньгами, наверное, есть и идеалы, и любопытно смотреть, как в Севастополе многие этих самых идеалов лишаются.