Крымчане на фронте: Михаил «Тайпан»

В эфире Радио Крым.Реалии крымчанин, который в августе вернулся из зоны АТО. Что заставило уйти на войну человека, ни разу не служившего в армии, почему ему благодарны сотни бойцов и каково место крымчан в вооруженном конфликте на Востоке Украины? Гость в студии – доброволец Михаил «Тайпан».

Радио Крым.Реалии/ Крымчане на фронте

– Есть два способа смотреть на любую ситуацию: в бинокль и в перевернутый бинокль. Чаще всего в последние полтора-два года, когда мы вспоминаем события Майдана, события, которые разворачивались на наших глазах в Крыму, когда мы говорим об АТО и войне на Востоке Украины, мы смотрим на ситуацию в перевернутый бинокль. То есть делаем обобщения с точки зрения экономики, глобальной геополитики, истории. Но не менее важно уметь посмотреть на проблему через бинокль в максимальном приближении, и воспринимать все, что происходит с нами, через призму личных историй. Сегодня в студии наш земляк Михаил «Тайпан».

Справка:

37-летний Михаил, позывной «Тайпан». С прошлого лета – участник АТО. Прошло два года с тех пор, как он уехал из Крыма: сначала на Майдан в Киев, потом попросился добровольцем на фронт. Служить попал в Национальную гвардию Украины. На сборы понадобилось два часа. Сначала «учебка», потом жизнь на фронте. За его плечами бои в Дебальцево, Попасной и Песках. Там же Михаил познакомился с теперешними лучшими друзьями. Политолог и психолог по профессии, Михаил понимает, что его помощь сейчас больше нужна военным, а не гражданским.

– Скупые слова, но тут целая биография на две книги!

– Спасибо, что пригласили меня. Очень приятно попасть в коллектив людей, которым не безразличен Крым.

– Как вообще возникло желание уйти на фронт? Ведь вы один из немногих крымчан, которые воевали в АТО.

– Я думаю, у всех мальчиков есть природная воинственность. Я вспоминаю слова одного из моих учителей – он остался в Крыму, поэтому я не буду его называть. Он пропагандирует китайское учение о том, что каждый мальчик рождается воином, и нужно воспитывать его в духе воина. А потом уже мальчик должен определиться, какой он воин – светлых сил или темных сил. Я родился под такой звездой, наверное, и на меня очень сильно повлияли события в Украине. До этого я никакого отношения к армии не имел, не был знаком ни с оружием, ни с воинским уставом, и мне казалось, что никогда и не познакомлюсь.

– Но вы ушли на фронт в начале октября 2014 года.

– Я попал в военкомат в августе, попросил, чтобы меня взяли. Дальше до конца сентября я проходил службу в «учебке» под Львовом. С 1 октября попал в зону АТО, у нас было две ротации в Дебальцево, третья – в Попасной. Из Дебальцево, благодаря знакомству с такими волонтерами, как Хоттабыч, Галя Алмазова, Оля Кроха, Шаман, я попал в аэропорт к ребятам… Я не вступал в открытый бой с сепаратистами, я оказывал помощь нашим бойцам в плане реабилитации. Я делал им массажи, вправлял хребты – это очень актуально. Бронежилеты тяжелые, а еще очень сильная психологическая нагрузка.

– Август 2014 года, когда вы уходили на фронт – это, прежде всего, Иловайск. Тогда уже не было никаких иллюзий, с кем сражается украинская армия, что по ту сторону фронта никакие не трактористы, а батальоны и тактические группы. Были обстрелы «Градами» с территории Ростовской области, было ясно, что поход в военкомат может стать билетом в один конец. Было страшно?

– Однозначно, но тогда чувствовалась прямая угроза. И Иловайск, и другие события – из них вышли герои, на которых мы смотрели. В первую очередь – Небесная сотня, батальоны, которые ушли на фронт прямо с Майдана, батальон имени генерала Сергея Кульчицкого, на базе которого сформировали наш батальон Национальной гвардии. Невозможно было не пойти.

– У вас родные остались в Крыму – с ними это решение как-то обсуждали или решали самостоятельно?

– Они живут и на полуострове, и в самой Российской Федерации. Я очень благодарен, что они воспитали меня в демократическом стиле, так сказать. Я не советовался, я проинформировал их только после того, как демобилизовался.

– Какая реакция была?

– Мне кажется, они меня больше любят, чем понимают. Разумеется, переживали, но помолились Богу за то, что я пришел живой. Была одна контузия, конечно.

– Каждый крымчанин понимает, что он находится в радиусе досягаемости российских силовиков – если не он, то нередко его родные. Председатель самопровозглашенного правительства Крыма Сергей Аксенов еще летом 2014 года заявлял, что крымчане, которые решатся воевать на стороне Украины в зоне АТО, будут подвергнуты строжайшему наказанию по российским законам. Один мой знакомый крымчанин, который ушел в батальон «Днепр-1», а сейчас служит в полку «Азов», говорил, что слишком мало жителей полуострова находятся в зоне АТО. Насколько верны эти слова? Доводилось встречать крымчан?

– Да, конечно, но они были не в моем батальоне. Я их встречал и в Песках, и в Попасной, и в Дебальцево, и в Артемовске, и в Славянске, но не так много, как жителей других областей. Все-таки надо понимать, что такое полуостров Крым. Он при всей его природной красоте – там можно найти и Карпаты, и Тибет, и Кавказ – находится в изоляции. Такой скорее остров, с которого многие молодые люди выезжают, чтобы найти более интересные перспективы. Всегда после первого завоевания Россией Крым был дачей царей, тех же Романовых.

– Например, у супруги Александра Второго была чахотка, и врачи посоветовали ей пожить в климате южного берега Крыма. Тогда он распорядился построить Ливадийский дворец, который и стал потом резиденцией русских царей в Крыму. Следом за царской семьей и вся знать потянулась…

– А после прихода большевиков Ливадия стала дачей для партийной элиты. Я даже видел там беседку, где сидела Надежда Крупская.

– Итак, в АТО вам встретилось мало крымчан. А как сослуживцы реагировали, когда выяснялось, что вы из Крыма? Ведь у многих есть стереотип, что все крымчане за Россию.

– Совершенно все было спокойно. Самое интересное – когда нас везли на полигон для подготовки, я никому не говорил в машине, что занимаюсь массажем и вправляю хребты. Потом, когда нас построили всех, вышел один украинец из строя и объявил: «У нас є людина, яка робить масажі та вправляє хребти. Це людина, яка буде нам дуже потрібна». За время службы я сделал около семисот массажей, старался внести свою лепту.

– То есть ваши профессиональные навыки для сослуживцев были важнее прописки?

– Однозначно.

– Я просто отмечу, что в паспорте Михаила до сих пор стоит крымская прописка… А было важно, на каком языке человек говорит в АТО? Мол, если патриот, то обязательно должен разговаривать на украинском. Было такое?

– Честно скажу: во время боев в Дебальцево, в Песках я слышал больше русской речи, чем украинской. Но все прекрасно понимали, что раз мы живем в Украине, украинская речь должна быть. Нет развития человека, если он не учит языки.

– Это довольно расхожий стереотип, что современная Украина является только этническим проектом. Майдан, аннексия Крыма и война на Востоке создали новые вопросы-маркеры: «Чей Крым?» – а также: «С кем сражается Украина на Донбассе?» То, что на войне русская речь звучит едва ли не чаще украинской, хороший показатель того, что война не национальная, а ценностная. Вы согласны?

– Завтра привозят тело бойца 72-й бригады, который погиб в зоне АТО. Его нашли в окопе рядом с телом русского бойца, российской армии. Это говорит о том, что воюет один народ, брат на брата.

– С одной стороны это коллективный «русский мир», с другой – коллективный «украинский мир». На стороне «русского мира» могут быть этнические украинцы, как Валентина Матвиенко или уроженец Харькова Сергей Глазьев. А на стороне Украины могут быть этнические русские, как уроженец Курска, глава Министерства иностранных дел Павел Климкин или, например, Юрий Бирюков, до недавнего времени глава «Волонтерского десанта», который тоже прошел Иловайск. А вам доводилось встречать крымчан среди сторонников так называемых ДНР, ЛНР?

– Я после Майдана позвонил своему однокласснику в Крым. Он сказал мне, что поддерживает сепаратизм. Я ответил, что это его выбор. «Но ты, Миша, – говорит он, – сюда не лети, потому что все вы занесены в списки «Правого сектора» – тех, кто не с нами». Это было больше года назад.

– Когда в последний раз в Крыму удалось побывать?

– Я приехал на день рождения к своему родственнику буквально на три дня, въехал через все блокпосты. Я был уверен, что не будет претензий, но в то же время сохранялось чувство опасности: я все-таки поддержал Майдан. Это был июнь 2014 года, за месяц до того, как я пошел в военкомат. Я увидел билборды с надписями «Мы вежливые люди» и так далее, вот этих люмпенов, которые ходили по улицам. Было очень некомфортно. Поздравив своего близкого человека, я быстренько сел на автобус и уехал в Черновцы, а потом во Львов.

– Крымчане в массе своей во время Евромайдана получали информацию о происходящем в Киеве из уст коллективного Дмитрия Киселева. Еще в марте 2014 года, когда Виктор Янукович покинул Украину, паника началась не только среди зрителей российского телевидения, но и среди чиновников. На этих панических настроениях во многом удалось сыграть и самому Сергею Аксенову, и его российским кураторам. Хотелось бы напомнить, что именно он говорил о событиях в Киеве в марте 2014 года.

Точка зрения:

«Государство, в котором волею судеб мы вместе с вами оказались после распада Советского Союза, попало под власть нелегитимного правительства, члены которого сели в свои кресла при помощи насилия и прямого террора, осуществленного руками радикалов и обманутых ими граждан. Противоестественный союз олигархов-космополитов, нажившихся на расхищении наследия советской эпохи, с неонацистами, взращенными за последние 23 года на идее ненависти к братскому русскому народу и к нашей общей славной истории, теперь выступает от имени украинского народа, и что особенно отвратительно, от имени жителей Юго-Востока».

– Я вот сейчас слушаю – это абсолютно советская номенклатурная речь, даже по интонациям.

– Она читается с бумаги, это хорошо слышно.

– Часто так происходит, что крымчане, которые остаются жить на полуострове, придерживаются проукраинских взглядов, но в социальных сетях их значительно реже слышно, чем пророссийски настроенных. Многие стараются не афишировать свои взгляды, если продолжают жить там. Поэтому у многих людей с материковой части Украины возникает ощущение, что Крым, конечно, несправедливо отнят, аннексирован, но при этом, может быть, не стоит его возвращать, потому что он ментально чужой и так далее. Что сослуживцы ваши говорили о Крыме? Как они видят будущее полуострова?

– В основном, конечно, готовы драться до конца. Я знаю, что будет много торгов вроде «закончим войну на Востоке, но признаем Крым», или еще какие-то. Это все очень надолго. Мне очень симпатичен Михеил Саакашвили с его высказыванием о том, что на Чонгаре – это «крик души», а ситуация с Крымом поменяется, только когда поменяется ситуация в Москве. В основном те, кто из Крыма, готовы воевать до конца, как и те люди, которые прекрасно понимают, что Крым – это часть Украины, и что он заслуживает того, чтобы за него бороться. Ситуация очень неоднозначная и сложная. Знаете, я взял с собой камешек и бумеранг. Я люблю такие штучки. Я хочу этим сказать, что очень быстро все в природе возвращается на свои места. Мое окончательное и монолитное мнение – что во Вселенной не может быть какого-то дисбаланса, рано или поздно все встанет на свои места.

– Мы все живем в эпоху глобальной тектоники. У человека, который жил в Советском Союзе в 1987 или 1988 году, наверное, было ощущение, что все это навсегда. Да, вокруг могут меняться декорации, но суть будет оставаться неизменной, и хребет Советского Союза, который начал расти в 1918 году, переломить будет невозможно – так казалось. Потом года через три – бах! – и все начало резко меняться. Поэтому всякий раз, когда вам рассказывают, что нынешняя реальность навсегда и неизменна, знайте: вас обманывают.