Киевская Таврида: возрождение крымского университета в Киеве

Крымский университет в Киеве – это одно из решений руководства Украины, демонстрирующее, что жизнь Крыма по-прежнему неразрывно связана с жизнью страны. В нашей студии ректор Таврического национального университета имени Вернадского Владимир Казарин. Никакого правительства или парламента Крыма в изгнании не существует, а университет существует…

– У крымского университета не было выбора, потому что 1 января 2015 года новые крымские власти закрыли Таврический университет – кстати, накануне его столетия. Нашим ректором был Владимир Вернадский, до этого он основал Украинскую академию наук в Киеве, потом прибыл к нам, так что Академия наук Украины и Таврический университет неразрывно связаны.

Они закрыли все украинские вузы в Крыму. Из шести вузов и пяти академических научных центров (Крымское отделение Института востоковедения, Крымское отделение Института археологии и так далее) они создали гигантского монстра, который называется «Крымский федеральный университет». Это совершенно неуправляемая структура. Достаточно сказать, что между разными подразделениями этого университета расстояние 110 километров.

В результате 1 января 2015 года нас закрыли. 2014 год был переходный, мы завершали свои дела. В числе прочего нам нужно было успеть защитить всех, кто подготовил кандидатские и докторские диссертации, по украинским законам, ведь мы понимали, что с 1 января ни печатей, ни бланков, вообще ничего не дадут, даже не впустят людей, чтобы они приехали оппонировать эти диссертации. Мы все это сделали.

А в январе, когда это все состоялось, мы поехали в Киев в министерство и говорим: «А почему вы не переводите наш вуз? По донбасским вузам у вас есть распоряжение о переезде, а по нашему – нет?». «У вас же не стреляют». Тогда мы вместе с группой профессоров отправили заявление – опять дело шло не шатко, не валко, пока не подключились народные депутаты, представляющие Крым: Куницын, Чубаров, Джемилев, Гончаренко и другие. Затем Петр Порошенко предписал Кабинету министров положительно решить этот вопрос в кратчайшие сроки. Тогда все это закрутилось.

К концу 2015 года мы завершили первый этап своей нострификации в Украине, а в ноябре я уже был назначен ректором этого университета.

По Донбассу 18 вузов переведено в Украину, а в Крыму без приказа на переезд остался прославленный Крымский медицинский университет. Его закончили громадное количество знаменитых людей: и космонавты, в том числе. Это был действительно хороший университет. Остался без приказа о переезде Крымский аграрный университет, строительный и все остальные. Поэтому я, с одной стороны, горжусь, что наш университет – единственный крымский вуз, который переехал в материковую Украину, а с другой стороны, сожалею о том, что не было проявлено такого же внимания к остальным вузам. Если мы не переводим на материк крымские вузы, то мы прекращаем существование вузовского образования, вузовской науки на полуострове.

–​ Где вы возьмете студентов из Крыма, которые будут учиться здесь, в этом Таврическом университете?

– Таврический университет очень хорошо показал себя в те дни февраля-марта 2014 года. Наши студенты активно участвовали в акциях протеста. Было видно, что это уже новое поколение, которое родилось и выросло в Украине. Во-первых, они сняли с себя тяжелую проблему – на каком языке разговаривать, на русском или на украинском, они свободно говорят по-украински и по-русски, потому что в школе учились на двух языках. Во-вторых, они не знали никакой другой страны, кроме Украины, они выросли, сформировались в этой стране, для них разговоры про СССР – это как для кого-то до 1917 года. В-третьих, они выросли в атмосфере свободы, права защищать свою точку зрения: можно выйти в одиночный пикет и стоять в этом одиночном пикете, например, осуждая президента Украины, и никто не будет брать тебя под локоток и уводить куда-то, потому что ты не имеешь права протестовать.

–​ В России тоже можно немножко постоять в одиночном пикете.

–​ Раньше мы могли постоять много, и они, кстати, это делали. В результате всего этого новые власти поняли, что с молодежью они не находят общего языка. Закрытие вузов и превращение их в один гигантский федеральный – это тоже было частью политики ликвидации гигантского студенческого пространства. В Украине в это время было образовательное «гуляйполе» – открывай какие хочешь вузы, работай… Были очень плохие и очень хорошие вузы, была настоящая конкуренция.

В мае арестовали группу Сенцова – четыре человека, два из них – это студенты Таврического университета: Кольченко и Афанасьев. Кольченко – географ, Афанасьев – юрист, плюс Сенцов и Чирний, преподаватель истории.

Потом, за 2014-15 годы, 15 тысяч крымских студентов Таврического университета, медицинского, аграрного, строительного, экономического и других институтов уехали на материк. Это тоже была их позиция. В связи с этим я никак не могу понять ту чрезвычайную медлительность, которую проявляли органы власти в сфере образования по отношению к нашим просьбам разгораживать стены на пути крымчан, выпускников школ оккупированной территории для того, чтобы они могли переехать и учиться на материке.

Как прагматично и в этом смысле по-своему правильно (тут есть, что перенять) поступает Российская Федерация! Понимая, что молодое поколение не за нее, что за молодое поколение надо побороться, попытаться что-то исправить, они на пять лет освободили крымских выпускников от сдачи ЕГЭ при поступлении в российские вузы (это аналог нашего ЗНО). Они принимают в вузы на основе собеседования. Вступительные комиссии разных вузов России отправляют в Крым, приезжают туда, открывают пункты по приему, беседуют и принимают наших ребят. Если эти вузы далекие – Новосибирск, например, то поступившему полагается компенсация транспортных расходов, потому что ему далеко лететь.

Что с нашей стороны? ЗНО ты обязан сдать. «Подождите, это же крымская школа в условиях оккупации, там нет предметов украиноведческого цикла». «Ничего не знаем, будешь сдавать. У тебя на руках российский аттестат». А какой же еще он может получить аттестат, если ходит под этими властями? «Нет, мы такие документы не принимаем». А что ему делать? Выпускник этого года, одиннадцать лет отучился в школе, из них девять с половиной лет он учился в украинской школе и только последние полтора года – в российской, не по своей вине. Он был несовершеннолетний, когда был референдум, он в нем даже не участвовал, в этом виноваты взрослые, а ему говорят: у тебя не тот аттестат, ты не можешь поступать к нам. А что делать?

Спасибо последним поправкам, которые Лилия Гриневич инициировала 17 марта. Там, наконец, сказано, что мы принимаем эти документы, «принимаем сведения об образовании в этом документе, но не сам документ» – такая немножко лукавая фраза. Возьмите этот документ, возьмите оценки, замените его на украинский и выдайте обратно, он не будет возражать.

В итоге в крымских школах каждый год четырнадцать тысяч выпускников, из них семь-девять тысяч хотят поступать в вузы, а из оставшихся значительная часть – в средние специальные учебные заведения. Почему с ними возникает проблема? Почему нельзя просто приехать и поступать? Это нельзя, это нельзя…

Таврический университет сегодня – монополист. К нам едут и хотят перевестись из разных вузов: из медицинского, из других, – на сходные специальности. Эти же дети говорят: помогите нам поступить в средние специальные учебные заведения. Мы говорим: идите к нам, давайте нам заявления, мы будем помогать вам внутри Украины.

У нашего вуза есть миссия – он готовит кадры для Крыма завтрашней поры. Когда мы туда вернемся в той или иной форме, эти люди осуществят полную кадровую перезагрузку всего Крымского полуострова, от школьных учителей и библиотекарей до депутатского корпуса, госчиновников и всего остального. Это что, непонятно? Получается, что непонятно.

Когда я приехал, говорят: готовится стратегия по деоккупации Крыма. «Хорошо. А Таврический университет там не присутствует?» «А в каком качестве он должен там присутствовать?» В важнейшем качестве, потому что он – главный инструмент по подготовке новых кадров для деоккупированной территории. Неужели это непонятно? Сейчас, на последнем этапе, насколько я знаю, министерство получило указание внести свои предложения: наверное, мы туда наконец-то войдем. Удивляюсь, что на это понадобилось так много времени.

–​ Вопрос в том, что сроки деоккупации неизвестны никому. И тогда получится, что те люди, которые учатся в вашем университете, могут не рассчитывать, что они в годы молодости возвратятся в Крым. Что они будут делать здесь?

– Образование в вузе не занимает год-два. Те, кто восстановятся к нам на третий-четвертый курсы, через два-три года выпустятся, а у тех, кто пойдет на первый и второй, впереди довольно значительный срок учебы. Мне кажется, что через полтора-два года произойдут какие-то очень существенные изменения. Кто не готовится к завтрашнему дню, тот всегда будет к нему не готов.

Даже сегодня, здесь и сейчас, мы уже работаем с этими молодыми людьми, готовим зачисление. Мы готовим, в том числе, приказ по зачислению Афанасьева и Кольченко к нам в вуз. Они находятся в местах заключения (Кольченко получил десять лет, Афанасьев – семь), но мы их зачисляем. Мы назначим стипендию, мы будем месяц за месяцем отдавать эти деньги их мамам.

Перед российскими властями мы поставим вопрос: вы подписали соглашение, согласно которому люди, отбывающие наказание, имеют право получать образование. Брейвик, убивший 75 человек, находящийся в камере из трех комнат, получает второе университетское образование. Наши ребята всего-навсего баллончиком с краской написали на дверях русской общины Крыма, что она – экстремистская организация (а это действительно экстремистская организация), и это сочли за теракт. Они тоже имеют право учиться.

Я думаю, Ливанов, министр образования России, скорее всего, откажет нам в этом. Тогда наши студенты пойдут к российскому посольству добиваться права учиться для своих товарищей. Есть международные студенческие организации, и они точно поднимутся на защиту этих прав. Мы говорим нашим детям, что нужно защищать себя, бороться за себя, не надо сидеть и ждать: делайте что-то, потому что завтра это коснется вас.

А с другой стороны, вы знаете, они крымские, у них есть родители, братья, сестры, они уже сегодня говорят: а почему мы вот это, это не делаем по Крыму? Не надо думать, что ты самый умный, отпусти инициативу в хорошую массу людей, и они сами придумают, как надо работать весело, остроумно и эффективно. Я думаю, наши органы власти нуждаются в тех советах, которые они им будут давать. Они будут экспертами, организаторами разного рода акций. Если мы говорим о правозащитном движении, то основой этого движения тоже будут эти студенты.

–​ Почему вы считаете, что за два года что-то может коренным образом измениться?

– Так или иначе, видно, что экономическое состояние того, кто украл у нас нашу землю, становится более трудным. Я могу сказать на основе крымских фактов. Когда была осуществлена эта аннексия, всем нам, крымским, было ясно, что никакого референдума с массовой явкой людей на самом деле не было. Правда все равно пробивается и говорит о себе. Об этом проговорился российский начальник ГАИ, назначенный в Крыму, где-то в сентябре 2015 года, когда сделал заявление, что, мол, полное безобразие – в Крыму автовладельцы не меняют номера на автомашинах с украинских на российские. «Даю последний срок до 1 апреля этого года, кто не поменяет, машина не будет иметь права ездить по Крыму». Он сказал, что 60% до сих пор не поменяли номера. Вот он и назвал то, что мы все, так или иначе, знали. 40% – это те, кто в той или иной форме активно в этом участвовали, а 60% в этом не участвовали. Когда Мустафа Джемилев говорил, что это 34-36%, он был близок к истине.

Владимир Казарин

В 2014 году Крым был залит деньгами, потому что он там, наверху, знал, что этого референдума не было, этого одобрения нет, за сознание крымчан надо бороться. В моем родном университете ввели обыкновенные российские зарплаты, профессор – 32 тысячи рублей (тогда был другой курс рубля, другое соотношение цен). Но к этому стали вводить так называемые «стимулирующие». Эти «стимулирующие» иногда достигали 30, 40, 50 тысяч. Полное сумасшествие… За это профессоров моего вуза возненавидели российские профессора в других регионах: слушайте, вы получаете зарплату в три раза больше, чем мы. А все потому, что в этом регионе нужно было сразу «поправить мозги» зарплатами.

Один мой коллега, резкий противник этого нашего великого северного правителя, говорит: «Слушай, конечно, я их терпеть не могу, но ты представляешь, мне в этом месяце заплатили две тысячи долларов. Я никогда в жизни не получал таких денег».

1 января 2015 года все закончилось. Они решили, что эти вопросы решены, а кроме того, денег на самом деле нет. Все вернулось к обыкновенным заработным платам, к обыкновенным пенсиям, резко пошли вверх цены и все остальное. Сейчас в моем родном, теперь уже Крымском федеральном университете, в который превратили все наши крымские вузы, нет так называемого «стимулирующего», ребята, которые там работают, жалуются… Ну, ребята, вы сами выбрали свою биографию, это выплачивается не всем, а только 20% преподавателям и за особые заслуги – тем, которые проводят дополнительные мероприятия, агитируют, пишут хорошие, «правильные» статьи. Это такая своеобразная политическая квота – вот тебе дополнительно, возьми 9-12% к твоей заработной плате. При всем желании снова обратить их на свою сторону финансовое положение не позволяет сделать ничего больше.

В чрезвычайно тяжелом состоянии учительские кадры в школах: их очень сильно понизили, они получали двадцать восемь – двадцать девять тысяч, а сейчас – семь, восемь, девять, одиннадцать тысяч. У врачей вообще полная катастрофа, врачи в массе покинули и продолжают покидать Крым.

В этой трагической ситуации, которую мы пережили, есть и положительная сторона: она обескровила идею так называемого «Русского мира». Первоначально она вроде бы была привлекательна на украинских пространствах, потому что говорила о том, что «Русский мир» несет добро, справедливость и культуру всем остальным. Но из-за всего этого выглянул вот этот абсолютно звериный оскал, потому что осуществляли эту «русскую идею» полубандиты и полные бандиты, пропагандировали эту идею полубандиты, бандиты и люди, не считающие человеческую жизнь чем-то важным. В результате всего этого – костры из крымскотатарских и турецких книг в лицеях, костры из украинских учебников, которые теперь не могут находиться в школах, и поэтому их сжигают. «Мы не сжигаем, мы их просто утилизируем на заднем дворе». Но вы же их утилизируете через костер, вам никуда не уйти от этой параллели…

Я долгое время был председателем Ассоциации национально-культурных обществ Крыма, возглавлял там Общество русской культуры. Сейчас не могут перерегистрироваться греческое, крымскотатарское, польское, эстонское, латышское, французское, итальянское общества. Не могут перерегистрироваться греки, поляки: понятно, поляки – тоже «плохая нация», «плохая страна» и так далее.

Фактически свернули все турецкое присутствие. Турки создали у нас в Крыму блистательные лицеи. В смысле образования Турция очень далеко продвинулась за последние десять-пятнадцать лет. Они создали лицей в селе Танковом, где дети учатся на четырех языках. Лекторы ведут занятия на украинском, русском, английском и турецком. В итоге они выпускают детей со знанием четырех языков, потом половина поступает в разные вузы или Европы (английский язык открывает дорогу туда) или Азии (туда открывает дорогу турецкий язык). Всех преподавателей, всех организаторов выслали, потому что они турки – они, естественно, «экстремисты», «плохие» и так далее.

Все то, что состоялось в реальности, показало, что идея «Русского мира», наверное, будет ругательством на протяжении 20-30 лет. Правда, память у людей короткая, они быстро все забывают. Маркс когда-то сказал: идея овладевает массами и превращается в материальную силу. В данном случае идея выхолостила себя в сознании громадного количества людей, она превратилась в миф, не в материальную силу, а в полного инвалида.

–​ Как будет с образованием, допустим, крымских национальных меньшинств в этих, уже новых украинских условиях? Вы можете что-то сделать для крымскотатарского образования? Я так понимаю, оно в Крыму сейчас сворачивается.

–​ Мы хотим, чтобы в нашем университете тоже было несколько языков преподавания. У нас будет украинский язык – все готовы на нем учиться, слушать лекции, писать конспекты, сдавать экзамены. У нас будет русский язык, потому что мы – регион с населением, для которого этот язык родной. У нас будут крымскотатарский, турецкий язык. И у нас будет один из европейских языков по выбору – английский или французский. Это не язык специальности, ты можешь быть физиком, философом, психологом, но эти четыре языка ты должен знать, потому что у нас будет очень большая программа стажировок. Ты можешь спокойно выезжать в Стамбул, в Баку, в другую тюркскую или европейскую страну, свободно общаться на английском или турецком. Или, если к нам приезжают преподаватели, читают лекции, то ты садишься, конспектируешь, задаешь вопросы, сдаешь экзамены.

Мы будем расширять славянское отделение. Мы сейчас уже договариваемся с болгарами, словаками, чехами, что у нас будут славянские отделения, где будут учиться специалисты по славянским языкам, они нам будут помогать с преподавателями, со стажировками. Украина должна восстановить свое центральное положение в славянском мире. Россия, Советский Союз в свое время отняли это у нас. Сталин очень сильно боролся за то, чтобы проводить международные конгрессы славистов. Первый должен был состояться после войны, в 1949 году, но не состоялся, потому что мы рассорились с Югославией. Он не разрешил его проводить, его провели в конце 1950-х годов. Но это была узда, которая должна была держать весь славянский мир. Естественно, центром всегда была Москва.

Я думаю, Киев должен проводить свои собственные международные конгрессы славистов. Понятно, что польские, чешские, словацкие, болгарские ученые в этой новой реальности с большей охотой поедут в Киев, чем, например, в Москву. Киев должен возвратить себе центральное славянское место, осознавая себя в полном смысле слова лидером славянского мира и одновременно борясь за это, доказывая это. В Киеве должны проходить конгрессы востоковедов. Это гигантская страна, которая стоит рядом с гигантским восточным миром – это Турция, Иран, арабский мир.

–​ А где взять научный потенциал для всего этого?

–​ Здесь чрезвычайно тяжелая ситуация. К сожалению, целый ряд университетов пытаются развивать это сегодня, но на международном уровне результаты пока не очень удовлетворительные. В этом смысле наш университет – мощное подспорье, потому что созданный нами восточный блок – это крымскотатарский, турецкий, персидский язык и многое другое. Выращены удивительные кадры из числа крымских татар и из числа ученых славянского и другого происхождения.

Мы не будем нанимать преподавателей. Станиславский говорил, что МХАТ не нанимает актеров, он их коллекционирует. Мы будем коллекционировать преподавателей для нашего университета. У нас будет настоящий факультет востоковедения, и мы все вместе с учеными Украины обеспечим проведение настоящих серьезных востоковедческих конгрессов в стране. У Украины должны присутствовать оба эти качества, потому что она – великая славянская и пограничная держава.

–​ Сейчас в Крыму будут вырастать молодые люди, которые пойдут в российские школы, будут учиться по российским школьным программам, будут учиться в российских высших учебных заведениях. А потом статус полуострова действительно вновь изменится. В результате мы получим вырванное поколение, которое будет плохо себе представлять, что такое Украина, но зато хорошо знать, что такое Россия, хотя бы современная.

–​ Мы создаем очень большой центр дистанционного образования. Во всем мире это очень сильно развивается. Украина, к сожалению, в этом отношении – не самая передовая страна. Я думаю, здесь мы будем в каком-то смысле лидерами, потому что для нас это не абстрактная теория, а практика. Значительное количество наших студентов не смогут переехать к нам сюда – больные родители, бабушки, дедушки, большие семьи, где нужно помогать братьям и сестрам... Они говорят: мы хотим учиться, но можно, мы будем учиться как-то дистанционно? Современные технологии это позволяют. Один из лидеров – Лондонский университет дистанционного образования, где около 80 тысяч студентов по всему миру учится дистанционно. И мы можем такое сделать.

Второй этап – это дистанционное школьное образование для них. Тогда мы восполним эту недостающую составляющую, но тут нужна настоящая государственная поддержка, потому что это достаточно дорогие технологии, серьезное программное обеспечение. Нужны, например, дополнительные средства доставки этого сигнала.

–​ Еще нужно, чтобы люди не боялись учиться.

– Для этого должны быть закрытые средства доставки, чтобы не ловили, скрывали электронные ящики. Вопрос решаемый, нужно привлечь серьезных специалистов. Противостоять этому невозможно, эти власти не смогут этому противостоять, если мы этого захотим.

–​ Почему? Ведь это такая серьезная репрессивная вертикаль.

–​ Есть передача сигнала со спутника. Ни в Китае, ни в Северной Корее это не получилось.

– В Северной Корее никто не учится дистанционно.

–​ Но если такие усилия были бы, то сегодня это возможно.

–​ Тут возникает такой вопрос: зачем человеку вырывать себя из привычной среды, если он живет внутри Крыма, а Крым –​это зона российского контроля, и он совершенно не знает, что будет через год или два.

–​ Наши студенты думают об этом, потому что знают, что получат диплом, который не признают нигде в мире. Есть опыт целого ряда коллег. У нас был азербайджанский студент. Когда в 2014 году он получил диплом и полетел в Баку, ему сказали: нет, мы не знаем такого вуза, езжай в Украину, получи нормальный диплом, тогда мы тебя примем на работу. Он поехал в Киев, поменял, и его приняли в Баку. Школьники уже знают, что они приближаются к получению аттестата, с которым тоже не смогут поехать учиться никуда, кроме России. И опять получается тоннель с выходом только в одну сторону. Есть определенная пассивная часть, которая ни к чему не стремится, но это есть всегда и везде.

–​ То есть вы рассчитываете на деятельных людей?

–​ Они потом заражают своей верой, своим пониманием других, доносят это до них. Это большая тяжелая борьба за умы, она никогда не была легкой.

–​ У меня нет уверенности, что Украина ее вела последние 25 лет.

–​ Вы правы в том, что она осуществлялась самотеком. Несмотря на это, к 2014 году все равно выросло поколение, в котором состоялись и Кольченко, и Афанасьев, и многие другие. Я представляю, что было бы, если бы эта работа осуществлялась в полной мере и как следует.​